Для всех и обо всем. Сати Казанова: биография, личная жизнь, семья, муж, дети — фото Кто написал казанову

1. Любовники

18 ноября 1960 году в интеллигентной семье родился Жан-Клод Камилл Франсуа ван Варенберг, сейчас он известен, как Жан-Клод Ван Дамм. Герой боевиков в детстве не проявлял спортивных наклонностей, занимался фортепиано и классическими танцами, также хорошо рисовал. Кардинальное изменение произошло в юности,…

2. Ален Делон знаменитый французский актер кино родился 8 ноября 1935 года на окраине Парижа. Родители Алена были простыми людьми: отец управляющий кинотеатра, а мать работала в аптеке. После развода родителей, когда Алену исполнилось пять лет, его отправили жить в пансион, где…

3. Советский государственный партийный деятель. Член Коммунистической партии (1917-1953). С 1921 года на руководящих постах. Нарком внутренних дел СССР (1938-1945). Министр внутренних дел СССР (1953), Заместитель председателя Совета народных комиссаров (Совета министров) СССР (1941-1953). Депутат Верховного Совета (1937-1953), член президиума ЦК (Политбюро)…

4. Настоящая фамилия - Новых. Крестьянин Тобольской губернии, получивший известность "прорицаниями" и "исцелениями". Оказывая помощь больному гемофилией наследнику престола, приобрел неограниченное доверие императрицы Александры Федоровны и императора Николая II. Убит заговорщиками, считавшими влияние Распутина гибельным для монархии. В 1905 году появился при…

5. Наполеон Бонапарт, уроженец Корсики из династии Бонапартом, начал военную службу с 1785 в артиллерии в звании младшего лейтенанта. Во время Великой французской революции уже был в звании бригадного генерала. В 1799 году был участником переворота заняв место первого консула, сосредоточив в…

6. Величайший русский поэт и писатель, родоначальник новой русской литературы, создатель русского литературного языка. Окончил Царскосельский (Александровский) лицей (1817). Был близок к декабристам. В 1820 году под видом служебного перемещения был сослан на юг (Екатеринослав, Кавказ, Крым, Кишинев, Одесса). В 1824 году…

7. Римский император (с 37) из династии Юлиев-Клавдиев, младший сын Германика и Агриппины. Отличался расточительностью (в первый год своего правления растратил всю казну). Стремление к неограниченной власти и требование почестей себе как к богу вызывали недовольство сената и преторианцев. Убит преторианцами. Гай…

8. Русский поэт. Реформатор поэтического языка. Оказал большое влияние на мировую поэзию XX века. Автор пьес "Мистерия Буфф" (1918), "Клоп" (1928), "Баня" (1929), поэм "Люблю" (1922), "Про это" (1923), "Хорошо!" (1927) и др.. Владимир Владимирович Маяковский родился 19 июля 1893 года в…

9. Писатель Элиа Казан после выхода кинофильма "Трамвай "Желание" с участием Марлон Брандо заявил: "Марлон Брандо - действительно самый лучший актер в мире... Красота и характер - это мучительная боль, которая постоянно будет преследовать его..." С приходом Марлон Брандо в Голливуде появился…

10. Джими Хендрикс, настоящее имя Джеймс Маршалл, легендарный рок-гитарист с виртуозным стилем исполнения на гитаре. Оказал сильное влияние на развитие рок-музыки и джаза своей техникой игры на гитаре. Джими Хендрикс, наверное, первый афроамериканец, который добился статуса секс-символа. У молодежи Джими олицетворялся с…

11. Антонио Бандерас родился 10 августа 1960 года в маленьком городке Малага на юге Испании. Антонио рос в обычной семье, как все мальчишке его поколения все время проводил на улице: играл в футбол, плавал в море. С распространением телевидения Антонио стал увлекаться…

12. Американский актер. Снимался в фильмах "Беспечный ездок" (1969), "Пять легких пьес" (1970), "Постижение плоти" (1971), "Китайский квартал" (1974), "Полет над гнездом кукушки" (1975, премия "Оскар"), "Сияние" (1980), "Слова нежности" (1983, премия "Оскар"), "Иствикские ведьмы" (1987), "Бэтмен" (1989), "Волк" (1994), "Лучше не…

13. Элвис Пресли певец перед рядом с которым остальные поп-звезды меркли. Благодаря Элвису в мире стала популярна рок-музыка, лишь через шесть лет спустя появились "Битлз", которых также называли кумирами рок-музыки. Элвис родился 8 января в 1935 году, в религиозной семье. Не смотря…

14. 42-й президент США (1993-2001), от Демократической партии. Окончил Вашингтонский, Оксфордский и Йельский университеты. Защитив диссертацию, стал доктором права. Преподавал на юридическом факультете университета штата Арканзас (1974-1976). Генеральный прокурор штата Арканзас (1976-1978). Губернатор штата Арканзас (1978-1992). Уильям Джефферсон Клинтон родился 19 августа…

15. Настоящее имя - Мари Франсуа Аруэ. Французский философ-просветитель, автор повестей "Макромегас" (1752), "Кандид, или Оптимизм" (1759), "Простодушный" (1767), трагедии в стиле классицизма "Брут" (1730), "Танкред" (1760), сатирических поэм, в том числе "Орлеанская девственница" (1735), публицистических, философских и исторических сочинений. Сыграл значительную…

16. Немецкий поэт, писатель и драматург, основоположник немецкой литературы нового времени. Стоял во главе романтического литературного направления "Буря и натиск". Автор биографического романа "Страдания молодого Вертера" (1774). Вершина творчества Гёте - трагедия "Фауст" (1808-1832). Посещение Италии (1786-1788) вдохновило его на создание классических…

17. Итальянский киноактер. Окончил политехнический институт (1943). Был чертежником, бухгалтером в кинофирме, затем изучал архитектуру и играл на студенческой сцене. Актер кино - с 1947 года. Известность принесла роль в фильме Дж. де Сантиса "Дни любви" (1954, приз кинокритиков Италии "Серебряная лента").…

18. Фаворит Екатерины II. Благодаря протекции императрицы получил звание сенатора, графский титул (1762). Один из организаторов дворцового переворота (1762), генерал-фельдцейхмейстер русской армии (1765-1775). Первый президент Вольного экономического общества. Родоначальником линии Орловых считается простой солдат, участвовавший в 1689 году в стрелецком бунте. За…

19. Русский царь с 1682 года (правил с 1689), первый российский император (с 1721), младший сын Алексея Михайловича. Провел реформы государственного управления, построил новую столицу - Петербург. Возглавлял армию в Азовских походах (1695-1696), Северной войне (1700-1721), Прутском походе (1711), Персидском походе (1722-1723)…

20. Франкский король (с 768), император из династии Каролингов (с 800). Его завоевания (в 773-774 годах Лангобардского королевства в Италии, в 772-804 годах области саксов и др.) привели к образованию обширной империи. Политика Карла Великого (покровительство церкви, судебная и военная реформы и…

21. Немецкий оперный композитор. Автор опер "Летучий голландец" (1840-1841), "Тангейзер и состязания певцов в Вартбурге" (1843-1845), "Лоэнгрин" (1848), "Кольцо нибелунга" (1848-1874), "Тристан и Изольда" (1857-1859), "Парсифаль" (1877-1882) и др. Основал оперный театр "Фестшпильхауз". Мировым шедевром признана тетралогия "Кольцо Нибелунга" (1876). Руководил Дрезденским…

22. Классик французской литературы. По замыслу писателя его главное произведение "Человеческая комедия" должна была состоять из 143 книг. Завершены им были 90 книг. Это грандиозная по широте охвата картина французского общества. Его перу принадлежат романы "Шагреневая кожа" (1831), "Евгения Гранде" (1833), "Отец…

23. Фаворит королевы Англии Елизаветы. Участвовал в военных действиях против Голландии (1585), Португалии (1589), сражался во французской армии Генриха IV (с 1591) и отличился при взятии Кадикса (1596). В 1599 году был назначен королевой наместником в Ирландии, где заключил невыгодное для Англии…

24. Английский философ, логик, математик и пацифист. Приобрел широкую известность в научных кругах после выхода в свет труда "Основания математики" (1910-1913), написанного в соавторстве с А. Уайтхедом. Перу Рассела принадлежит также "История западной философии" (1915), "Замужество и мораль" (1929) и "Автобиография" (1967-1969).…

25. Французский писатель, получивший известность после публикации новеллы "Пышка" (1880). Служил в морском министерстве (1872-1878), работал в министерстве народного образования (1878-1880). С мая 1880 года сотрудничал с газетой "Голуаз". Автор около 300 новелл (первый сборник новелл "Заведение Телье" вышел в мае 1881…

26. 36-й президент США (1963-1969), от Демократической партии. В 1961-1963 годы - вице-президент США. Правительство Джонсона начало агрессивную войну во Вьетнаме, осуществило интервенцию в Доминиканской Республике (1965). Внутренняя политика привела к обострению социальных и расовых конфликтов. Линдон Джонсон ни в чем не…

Казанова Джованни Джакомо

«Казанова Джованни Джакомо»

Итальянский писатель. Автор исторических сочинений, фантастического романа "Икосамерон" (1788). В мемуарах "История моей жизни" (т. 1-12, написаны в 1791-1798, на франц. языке, опублик. 1822-1828) - описаны многочисленные любовные и авантюрные приключения Казановы, даны характеристики современников и общественных нравов. Отличался разносторонними интересами.

Казанова (Джованни Джакомо Казанова де Сенгальт - дворянский титул, который он себе присвоил) родом из Венеции. У сына актеров было несчастное детство. Изучив право, молодой Джакомо хотел принять духовный сан, но запутался в любовных похождениях и был исключен из семинарии. Побывав в Неаполе, Риме, Константинополе, Париже он вернулся в Венецию, где за обман и богохульство в 1755 году был заключен в тюрьму. В 1756 году бежал в Париж, там завоевал себе особое положение магией. После долгих странствий по Европе прибыл в Берлин, получил аудиенцию у Фридриха Великого. Он мог занять должность начальника кадетского корпуса, но предпочел отправиться в Петербург, там встретился с Екатериной Второй, после чего выехал в Варшаву, откуда бежал из-за дуэли с графом Браницким. Затем скитался по Европе, всюду переживал множество приключений. В 1782 году поселился в Чехии, в замке графа Вальдштейна, вместе с которым занимался кабалистикой и алхимией.

"Донжуанский список" Казановы может поразить воображение только очень примерного семьянина: 122 женщины за тридцать девять лет. Не так уж и много - три любовных приключения в год. В то время список любовных удач был непременным атрибутом светского щеголя, его составляли с большой тщательностью, заучивали наизусть, блестящий "послужной список" обеспечивал новые победы.

Любовь была одним из высших смыслов существования Казановы, она и сделала его великим. Но его романы не заканчивались свадьбой, вознаграждением добродетели и развенчанием порока. Естественное чувство свободно и бесконечно, в нем самом его оправдание. "Я любил женщин до безумия, но всегда предпочитал им свободу".

Казанова охотно завязывал с женщинами психологическую игру, смешил, интриговал, смущал, заманивал, удивлял, превозносил (таковы, скажем, его приключения с г-жой Ф. на Корфу, К.К. в Венеции, мадемуазель де ла Мур в Париже). "Уговаривая девицу, я уговорил себя, случай следовал мудрым правилам шалопайства", - писал он об одержанной благодаря импровизации победе. Он льстил, иногда просто приставал до тех пор, пока не достигал желаемого. Ради прекрасных глаз он переезжал из города в город, надевал ливрею, чтобы прислуживать понравившейся даме. Но чаще все происходило гораздо проще, как с Мими Кенсон: "Мне сделалось любопытно, проснется ли она или нет, я сам разделся, улегся - а остальное понятно без слов".

В нем сочетались возвышенное чувство и плотская страсть, искренние порывы и денежные расчеты. Казанова покупал понравившихся ему девиц (более всего ему по душе были молоденькие худые брюнетки), учил их любовной науке, светскому обхождению, а потом с большой выгодой для себя уступал другим - финансистам, вельможам, королю. Не стоит принимать за чистую монету его уверения в бескорыстии, в том, что он только и делал, что составлял счастье бедных девушек, - это был постоянный для него источник доходов. Впрочем, само общество диктовало ему нормы поведения. Людовик XV превратил Францию в огромный гарем, из всех краев и даже из других стран прибывали красотки, родители привозили дочек в Версаль - вдруг король обратит внимание во время прогулки. А юная О′Морфи попала из рук Казановы в постель короля благодаря написанному с нее портрету, понравившемуся монарху (сказочный сюжет о любви по портрету превратился во вполне современную историю о выборе девушки по фотографии).

С некоторыми он вел философские беседы, а одной даже подарил целую библиотеку. Он спал с аристократками, с проститутками, с монахинями, с девушками, со своей племянницей, может быть, со своей дочерью. Но за всю жизнь, кажется, ни одна любовница ни в чем его не упрекнула, ибо физическая близость не была для него лишь проведением досуга.

Однажды в Венеции Казанова поднял на лестнице письмо, которое обронил сенатор Брагодин.

«Казанова Джованни Джакомо»

Благородный сенатор предложил Казанове проехаться с ним. Дорогой Брагодину стало плохо, и Джакомо заботливо доставил его домой. Сенатор приютил своего спасителя, видя в нем посланца таинственных сил, в существование которых глубоко верил. Казанова поселился в доме благодетеля и стал на досуге заниматься магией. Жертвы его проделок жаловались властям, но он удивительно легко уходил от ответственности. И все же по обвинению в колдовстве венецианская полиция заключила его в знаменитую своими ужасами тюрьму "Пьомби" под свинцовыми крышами Дворца дожей в Венеции.

Однако Казанова не зря осваивал магию. Трудно сказать, какую роль здесь сыграли сверхъестественные силы, но ровно в полночь 31 октября Казанова вышел из каземата, запертого на многие замки. В неприступной венецианской темнице он вырубил ход на свинцовую крышу. Бегство Казановы наделало много шума в Европе и принесло авантюристу известность.

Поэтому Париж с восторгом встретил молодого повесу, особенно парижская знаменитость - маркиза д′Юфре, которая была без ума от его больших черных глаз и римского носа. Казанова с присущим ему чувством юмора убедил маркизу, что, когда ей исполнится 63 года, у нее родится сын, она умрет, а потом она воскреснет молодой девушкой. Видимо, маркиза была склонна верить Джакомо, который тем временем завладел ее миллионами и, спасаясь от Бастилии, поспешил к Вольтеру в Ферне.

Государства он оценивал с точки зрения успеха своих авантюр. Англией он остался недоволен: в Лондоне его обобрала француженка Шарпильон, а ее муж чуть не убил Джакомо.

Кем же все-таки был Казанова?

В разные времена знаменитый авантюрист выдавал себе разные аттестации. Он представлялся католическим священником, мусульманином, офицером, дипломатом. В Лондоне он однажды сказал женщине: "Я распутник по профессии, и вы приобрели сегодня дурное знакомство. Главным делом моей жизни были чувственные наслаждения: более важного дела я не знал".

"Любовь - это поиск", - писал Казанова на склоне лет. Его поискам не было конца. Об одних женщинах Джакомо вспоминал не без оттенка презрения, о других - с чувством благодарности.

С особенной нежностью Казанова вспоминал о горячо любившей его - судя по ее письмам и после смерти Джакомо - Анриетте, которая, расставаясь с возлюбленным в Женеве, начертала бриллиантом на стекле в гостиничном номере: "Ты забудешь свою Анриетту..." Прочитав эту надпись через тринадцать лет, Казанова признал себя недостойным ее. Когда он, спустя много лет, после бегства из барселонской тюрьмы, слег в постель в Эксе, на юге Франции, у его изголовья дежурила заботливая сестра милосердия, посланная к нему жившей в своем поместье Анриеттой.

Казанова не походил на Дон Жуана. Мстительные командоры, ревнивые мужья и озлобленные отцы не преследовали его. Осчастливленные женщины не осаждали Джакомо письмами и жалобами. В чем же тайна его обаяния?

Казанова был хорош собой, внимателен и щедр. Но, главное, он говорил, говорил, говорил обо всем на свете: о любви, о медицине, о политике, о сельском хозяйстве. Он будто бы знал все и вся и всегда следовал принципу, который много раньше сформулировал Ф. Ларошфуко: умный человек может быть влюблен как безумный, но не как дурак.

Если же общего языка не было, то он отказывался от любви. Ему однажды предложили провести ночь со знаменитой куртизанкой Китти Фишер, которая от обыкновенного клиента требовала тысячу дукатов за ночь. Казанова отказался, так как не знал английского, а для него любовь без общения не стоила и гроша.

Уже в середине жизни он почувствовал пресыщение. Все чаще его подстерегали неудачи. В Лондоне молоденькая куртизанка Шарпильон изводила его, беспрестанно вытягивая деньги и отказывая в ласках, и великий соблазнитель выдохся. "В тот роковой день в начале сентября 1763 года я начал умирать и перестал жить. Мне было тридцать восемь лет". Он стал довольствоваться легкими победами: публичные девки, трактирные служанки, мещанки, крестьянки, чью девственность можно было купить за горсть цехинов. А в пятьдесят лет он из экономии ходил к женщинам немолодым и непривлекательным, жил как с женой со скромной белошвейкой.

«Казанова Джованни Джакомо»

Но чем необратимей уходила его сексуальная энергия, тем интенсивнее становилась интеллектуальная деятельность. Он занялся литературным трудом. В конце жизни написал мемуары "История моей жизни", которые были встречены неоднозначно.

Каждый описанный эпизод сам по себе весьма красочен, его достоверность неоспорима - Казанова кажется искренен, а мемуары производят впечатление документа.

Казанова, как совершенно ясно из его воспоминаний, стремился совершить половой акт с одной женщиной в присутствии другой. Так было с Еленой и Гедвигой, двумя девушками, которых он одновременно лишил девственности.

"Я наслаждался с ними несколько часов, переходя пять или шесть раз от одной к другой, прежде чем истощился. В перерывах, видя их покорность и похотливость, я заставил их принимать сложные позы по книжке Арстино, что развлекло их сверх всякой меры. Мы целовали друг друга во все места, которые хотели. Гедвига была восхищена, ей понравилось наблюдать".

Похоже, Казанова приписал девушке свой собственный болезненный интерес к совокуплению.

Так же обстояло дело с Анеттой и Вероникой. "Вероника уступила своей младшей сестре и взяла на себя пассивную роль, которую та ей навязала. Отстранившись, она склонила голову на руку, представив моему взгляду грудь, которая могла бы возбудить равнодушнейшего из людей, и предложила мне начать атаку на Анетту. Это не было трудно, ибо я весь горел и был готов ублажать ее так долго, как ей будет угодно. Анетта была близорука и в разгар действия не могла видеть, что я творю. Мне удалось высвободить правую руку так, что она этого не заметила, и я смог передать ей частичку наслаждения, хотя и не такого острого, которое испытала ее сестра. Тем временем покрывало сбилось, Вероника взяла на себя труд поправить его и как бы случайно предложила мне новое зрелище. От нее не укрылось, как радуют меня прелести, глаза ее заблестели. Наконец, сгорая от неутоленного желания, она показала мне все сокровища, которыми одарила ее природа, как раз в тот момент, когда я покончил с Анеттой в четвертый раз. Она полагала, что я репетирую перед наступлением ночи, и ее фантазия разыгралась".

Однажды Казанова устроил "устричный ужин" с шампанским для двух монашек, Армаллиены и Элимет. Он натопил комнату так жарко, что девушки были вынуждены снять верхнюю одежду. Затем, затеяв игру, во время которой один брал устрицу у другого прямо изо рта, он умудрился уронить кусочек за корсет сначала одной девушке, потом другой. Последовал процесс извлечения, потом он осматривал и сравнивал на ощупь их ножки. Интересно, что все это случилось во время карнавала. Примерно то же происходило во время ужина у Басси (временного помощника Казановы).

"Когда ужин и вино существенно подняли мне настроение, я уделил внимание дочери Басси, которая позволила мне делать все, что я хотел, а отец и мать только смеялись. Глупый Арлекин волновался и раздражался, ибо не мог сделать то же со своей Дульцинеей. К концу ужина я был подобен Адаму перед грехопадением. Арлекин поднялся и, схватив свою любимую за руку, собрался утащить ее в другую комнату. Я велел ему остаться, и он уставился на меня в полном изумлении, но потом повернулся к нам спиной. Его подруга, напротив, расположилась так, что я сумел не разочаровать ее.

Сцена возбудила супругу Басси, и она стала побуждать мужа доказать ей свою любовь. Он отозвался, а скромняга Арлекин сидел у огня, закрыв голову руками".

"Альсатиана была очень сильно возбуждена и использовала позу своего любовника, чтобы предоставить мне все, чего я желал, так что я был вынужден хорошенько над ней потрудиться, и неистовые конвульсии тела подтвердили, что она наслаждается не меньше меня".

В случае с Басси для Казановы было важно, что Арлекин унижен и ему причинили боль. Он не случайно отмечал, как сладостно для него ощущение власти, как ему нравится платить людям, с которыми он только что забавлялся.

Неудачи в любви раздражали его и приводили в ярость. Шарпильон посмеялась над ним, он исцарапал ее, сбил с ног, разбил нос - за то что она отвергла его внимание. А случай с "креслом Гоудара" - совершенно фантастический.

С виду кресло было обыкновенным и очень некрасивым.

«Казанова Джованни Джакомо»

Впрочем, стоило человеку сесть в него, как "два ремня обхватывали его руки и крепко сжимали их, два других раздвигали ноги, а пружина приподнимала сиденье".

Когда Гоудар сел в кресло, "пружины сработали и привели в "положение роженицы". Казанова мысленно восхитился: этот "аппарат" можно было использовать, чтобы схватить Шарпильон и надругаться над ней. Позже он оставил идею приобрести кресло, но мысль эта владела его воображением.

Другими авантюристами руководила жажда наживы, их привлекала слава. Для Казановы и деньги, и известность были лишь средством. Целью его была любовь. Женщины заполняли его жизнь. В 1759 году Казанова находился в Голландии. Он богат, уважаем, перед ним легкий путь к спокойному и прочному благосостоянию. Но только встречи, новые встречи волновали его воображение. Он искал этих встреч всюду: на придворном балу, на улице, в гостинице, в театре, в притоне. Он колесил по городам без всякого расчета и плана. Его маршрут определяла пара красивых глаз, задержавшихся на нем дольше, чем это позволяли приличия. И ради пары красивых глаз он способен был переодеться гостиничным слугой, давать пиры, играть "Шотландку" Вольтера и поселиться надолго в крохотном швейцарском городке. За короткое время он успевал любить аристократку из высшего общества, дочерей трактирщика, монахиню из захолустного монастыря, ученую девицу, искусную в теологических диспутах, прислужниц в бернских купальнях, прелестную и серьезную Дюбуа, какую-то безобразную актрису и, наконец, даже ее горбатую подругу. Он соблазнял всех. У него было только одно правило: двух женщин гораздо легче соблазнить вместе, чем порознь.

"Любовь - это только любопытство" - эта фраза часто встречается в мемуарах Казановы. Неутомимое любопытство было настоящей страстью этого человека. Он не был банальным любимцем женщин, не был счастливым баловнем, случайным дилетантом. К сближению с женщинами он относился так, как серьезный и прилежный художник относится к своему искусству.

Казанова не всегда был погружен в торопливый и неразборчивый разврат. Такие периоды случались у него лишь тогда, когда ему хотелось заглушить воспоминания только что прошедшей большой любви и вечную жажду новой. Среди бесчисленных женщин, упоминаемых этим "распутником по профессии", есть несколько, оставивших глубокий след в его душе. Им посвящены лучшие страницы мемуаров. Рассказывая о них, Казанова избегал непристойных подробностей. Их образы становятся для читателей мемуаров такими же близкими и живыми, как образ самого венецианского авантюриста.

Первая любовь Казановы была в духе мирной венецианской новеллы. Ему было шестнадцать лет, и он любил Нанетту и Мартон, двух племянниц доброй синьоры Орио. "Эта любовь, которая была моей первой, не научила меня ничему в школе жизни, так как она была совершенно счастливой, и никакие расчеты или заботы не нарушили ее. Часто мы все трое чувствовали потребность обратить наши души к божественному провидению, чтобы поблагодарить его за явное покровительство, с каким оно удаляло от нас все случайности, которые могли нарушить наши мирные радости..."

Легкий оттенок элегии появился в его второй любви. Быть может, это оттого, что она протекала в Риме, в вечной зелени садов Людовизи и Альдобрандини. Там Казанова любил Лукрецию. "О, какие нежные воспоминания соединены для меня с этими местами!.. "Посмотри, посмотри, - сказала мне Лукреция, - разве не говорила я тебе, что наши добрые гении оберегают нас. Ах, как она на нас глядит! Ее взгляд хочет нас успокоить. Посмотри, какой маленький дьявол, это самое таинственное, что есть в природе. Полюбуйся же на нее, наверное, это твой или мой добрый гений". Я подумал, что она бредит. "О чем ты говоришь, я тебя не понимаю, на что надо мне посмотреть?" - "Разве ты не видишь красивую змейку с блестящей кожей, которая подняла голову и точно поклоняется нам?" Я взглянул туда, куда она показывала, и увидел змею переливающихся цветов, длиною в локоть, которая действительно нас рассматривала".

На пути из Рима, в Анкону, Казанова встретился с певицей Терезой, переодетой кастратом.

«Казанова Джованни Джакомо»

В этой странной девушке были благородство и ясный ум, внушавшие уважение. Казанове хотелось никогда больше с ней не расставаться. Никогда он не думал так серьезно о женитьбе, как в эту ночь в маленькой гостинице в Синигальи. Непредвиденная разлука не изменила его решения. Понадобился весь жизненный опыт Терезы, чтобы убедить его в невозможности этого для них обоих. "Это было первый раз в моей жизни, что мне пришлось задуматься, прежде чем решиться на что-либо". Они расстались и встретились через семнадцать лет во Флоренции. Вместе с Терезой был молодой человек, Чезарино, как две капли воды похожий на Казанову в молодости. Пораженный этой встречей Гуго фон Гофмансталь написал пьесу "Авантюрист и певица".

Во время пребывания на Корфу Казанова испытал любовь, напоминающую своей сложностью и мучительностью темы современных романов. Долгая история этой любви драматична. Много лет спустя воспоминание о патрицианке Ф.Ф. заставило Казанову воскликнуть: "Что такое любовь? Это род безумия, над которым разум не имеет никакой власти. Это болезнь, которой человек подвержен во всяком возрасте и которая неизлечима, когда она поражает старика. О любовь, существо и чувство неопределимое! Бог природы, твоя горечь сладостна, твоя горечь жестока..."

Никакая другая женщина не вызывала в душе Казановы таких нежных воспоминаний, как Анриетта, таинственная Анриетта, которую он встретил в обществе венгерского офицера в Чезене. Три месяца, которые он прожил с ней в Парме, были счастливейшим временем в его жизни. "Кто думает, что женщина не может наполнить все часы и мгновения дня, тот думает так оттого, что не знал никогда Анриетты... Мы любили друг друга со всей силой, на какую были только способны, мы совершенно довольствовались друг другом, мы целиком жили в нашей любви". Казанова обожал эту женщину, у которой на лице "была легкая тень какой-то печали". Его восхищало в ней все - ее ум, ее воспитание, ее умение одеваться. Однажды она превосходно сыграла на виолончели. Казанова был растроган, потрясен этим новым талантом своей Анриетты. "Я убежал в сад и там плакал, ибо никто не мог меня видеть. Но кто же эта несравненная Анриетта, повторял я с умиленной душой, откуда это сокровище, которым я теперь владею?.."

Случай, заставивший Казанову вспомнить про Анриетту и про дни молодости, произошел с ним как раз после разлуки с Дюбуа, которая была одной из его последних больших привязанностей. После этого случая он начал чувствовать себя одиноким. Розалию он подобрал в одном из марсельских притонов. "Я старался привязать к себе эту молодую особу, надеясь, что она останется со мной до конца дней и что, живя с ней в согласии, я не почувствую больше необходимости скитаться от одной любви к другой". Но, конечно, и Розалия покинула его, и его скитания начались снова.

Вместо преданной любовницы Казанова встретил Ла Кортичелли. Эта маленькая танцовщица заставила его испытать ревность и горечь обмана. Она была из Болоньи и "только и делала, что смеялась". Она причинила Казанове много бед всякого рода. Она интриговала против него и изменяла ему при каждом удобном случае. Но тон его рассказов выдает, что никогда, даже в минуту их окончательного разрыва, эта "сумасбродка" не была безразличной для сердца начинавшего стареть авантюриста.

Последний роман Казановы был в Милане. Он был тогда все еще великолепен. "Моя роскошь была ослепительна. Мои кольца, мои табакерки, мои часы и цепи, осыпанные бриллиантами, мой орденский крест из алмазов и рубинов, который я носил на шее на широкой пунцовой ленте, - все это придавало мне вид вельможи". Около Милана Казанова встретил Клементину, "достойную глубокого уважения и самой чистой любви". Вспоминая дни, проведенные с ней, он говорит: "Я любил, я был любим и был здоров, и у меня были деньги, которые я тратил для удовольствия, я был счастлив. Я любил повторять себе это и смеялся над глупыми моралистами, которые уверяют, что на земле нет настоящего счастья. И как раз эти слова, "на земле", возбуждали мою веселость, как будто оно может быть где-нибудь еще!.. Да, мрачные и недальновидные моралисты, на земле есть счастье, много счастья, и у каждого оно свое.

Оно не вечно, нет, оно проходит, приходит и снова проходит... и, быть может, сумма страданий, как последствие нашей духовной и физической слабости, превосходит сумму счастья для всякого из нас. Может быть, так, но это не значит, что нет счастья, большого счастья. Если бы счастья не было на земле, творение было бы чудовищно и был бы прав Вольтер, назвавший нашу планету клоакой вселенной - плохой каламбур, который выражает нелепость или не выражает ничего, кроме прилива писательской желчи. Есть счастье, есть много счастья, так повторяю я еще и теперь, когда знаю его лишь по воспоминаниям".

При расставании Клементина рыдала и падала в обморок. Чувствовал ли тогда Казанова, что, прощаясь с ней, он прощается со своим последним счастьем. Венецианку Марколину он взял мимоходом почти что с улицы. Разлука с ней вызвала в нем небывалые переживания. "Я не могу и отказываюсь передать страдание, которое причинил мне ее отъезд. Еще накануне я был рад этой разлуке по многим причинам. В минуту отъезда я почувствовал, что мое желание освободиться от Марколины слабеет. Но когда я остался один - какая пустота, какое отчаяние!.. Поверхностный читатель, пожалуй, не поверит, когда я скажу, что остался стоять без движения, охваченный тоской и в таком забвении всего, что не знал, как найти дорогу. Я вскочил на лошадь и, шпоря ее изо всех сил, предался дороге с отчаянным решением загнать лошадь или сломать себе шею. Таким образом я сделал восемнадцать лье в пять часов".

И затем Лондон. "Какое одиночество, какая затерянность... Лондон - это самое последнее место на земле, где можно жить, когда невесело на душе". Там Казанова встретил не любимую женщину-друга, а опаснейшую хищницу. Француженке из Безансона, носившей фамилию Шарпильон, суждено было сделаться злейшим врагом Казановы. "Итак, в Лондоне, земную жизнь пройдя до половины, как сказал старый Данте, любовь самым наглым образом насмеялась надо мной".

Какая необыкновенная и дикая была эта любовь! Эту женщину Казанова полюбил с первого взгляда. Она состояла из хитрости, каприза, холодного расчета и легкомыслия, смешанных самым удивительным образом. Она разорила его до нитки и довела до тюрьмы. Однажды она чуть не задушила его, другой раз Казанова нанес ей тяжкие побои. В Ричмонде, в парке, он бросился на нее с кинжалом. Они были то друзья, то враги. Но вот последнее унижение: Казанова застал ее на свидании с молодым парикмахером. В совершенном исступлении он крушит все, что попадалось ему под руку. Шарпильон едва успела спастись. Потом она болела. Казанове сообщили, что она при смерти. "Тогда я был охвачен ужасным желанием покончить с собой. Я пришел к себе и сделал завещание в пользу Брагадина. Затем я взял пистолет и направился к Темзе с твердым намерением раздробить себе череп на парапете моста". Встреча с неким Эдгаром спасла ему жизнь. Как всегда повинуясь судьбе, Казанова пошел за ним, и эта ночь кончилась оргией. А на другой день он встретил Шарпильон на балу среди танцующих. "Волосы зашевелились у меня на голове, и я почувствовал ужасную боль в ногах. Эдгар рассказывал мне потом, что при виде моей бледности он подумал, что я сейчас упаду в эпилептическом припадке. В мгновение ока я растолкал зрителей и направился прямо к ней. Я стал ей что-то говорить, что - я не помню. Она убежала в страхе". Это было последним свиданием Казановы с Шарпильон...

После смерти Казанова стал героем многочисленных литературных произведений, а затем и кинофильмов. Великий итальянский режиссер Федерико Феллини показал в своем фильме (1976) одаренного человека, который тщетно пытается применить свои таланты, но в этой среде востребована только его сексуальная энергия...

Из реального человека прославленный авантюрист и любовник превратился в миф.

18+, 2015, сайт, «Seventh Ocean Team». Координатор команды:

Осуществляем безвозмездную публикацию на сайте.
Публикации на сайте, являются собственностью их соответствующих владельцев и авторов.

История моей жизни

Джакомо Джироламо Казанова

ЭПОХА ВЕЛИКИХ АВАНТЮРИСТОВ

1861 Ф.М.Достоевский пишет, что «личность Казановы - одна из самых замечательных своего века», знакомит русского читателя с «Мемуарами», публикуя отрывки в журнале «Время», который издает его брат. Писатель заявляет в предисловии, что это «занимательное чтение», но «перевести всю книгу невозможно. Она известна некоторыми эксцентричностями, откровенное изложение которых справедливо осуждается принятою в наше время нравственностью».

1887 Сокращенный русский перевод «Мемуаров Казановы» в одном томе под редакцией В.В.Чуйко.

1960 21 апреля фирмой «Брокгауз» в Висбадене и парижским издательством «Плон» начата первая полная публикация оригинального текста «Мемуаров» Казановы.

2009 Полного русского перевода мемуаров Казановы все еще нет, но в издательстве «Захаров» выходит двухтомное издание, содержащее контаминацию (максимально полный свод) всех существующих на русском языке переводов.

«Говорят, старость делает человека мудрым: не понимаю, как можно любить следствие, если причина отвратительна».

Героическая эпоха авантюристов

Четверть века отделяет Семилетнюю войну от Французской революции, и все эти 25 лет над Европой стоит душное безветрие. Великие династии Габсбургов, Бурбонов и Гогенцоллернов устали воевать. Бюргеры безмятежно покуривают, пуская дым кольцами, солдаты пудрят свои косы и чистят ненужные уже ружья; измученные народы могут наконец немного передохнуть, но князья скучают без войны. Они скучают смертельно, все эти германские, итальянские и прочие князьки в своих крохотных резиденциях, и им хочется, чтобы их забавляли. Да, ужасно скучно этим беднягам, всем этим мелким в их призрачном величии курфюрстам и герцогам, в их свежеотстроенных, еще сыровато-холодных дворцах в стиле рококо, несмотря на всякие потешные сады, фонтаны и оранжереи, зверинцы, парки с дичью, галереи и кунсткамеры. На выжатые кровью деньги и с проворно разученными у парижских танцмейстеров манерами они, как обезьяны, подражают Трианону и Версалю и играют в «большую резиденцию» и «короля-солнце». От скуки они становятся даже покровителями искусств и интеллектуальными гурманами, переписываются с Вольтером и Дидро, собирают китайский фарфор, средневековые монеты и барочные картины, заказывают французские комедии, зазывают итальянских певцов и танцоров - и только властелину Веймара удается пригласить к своему двору нескольких немцев - Шиллера, Гете и Гердера. В общем же, кабаньи травли и пантомимы на воде сменяются театральными дивертисментами - ибо всегда в те моменты, когда земля чувствует усталость, особую важность приобретает мир игры - театр, мода и танец.

Князья стараются перещеголять друг друга в денежных тратах и дипломатических ухищрениях, чтобы отбить друг у друга наиболее интересных затейников, наилучших танцоров, музыкантов, певцов-органистов. Они переманивают друг у друга Глюка и Генделя, Метастазио и Гассе, так же как каббалистов и кокоток, фейерверкеров и охотников на кабанов, либреттистов и балетмейстеров. Ибо каждый из этих князьков хочет иметь при своем маленьком дворе самое новое, самое лучшее и самое модное - в сущности, скорее назло мелкопоместному соседу, чем себе на пользу. И вот у них - церемониймейстеры и церемонии, каменные театры и оперные залы, сцены и балеты. Недостает лишь еще одного, чтобы разогнать скуку захолустного города и придать настоящий светский вид безнадежно приевшимся физиономиям неизменных шестидесяти дворян: не хватает знатных визитеров, интересных гостей, космополитических иностранцев - живой газеты, - словом, нескольких изюминок в квашеном тесте, маленького ветерка из большого света - в душном воздухе уместившейся на тридцати уличках резиденции.

И лишь только об этом распространится молва - глядь, из невесть каких уголков и укромных местечек уже катят всякие искатели приключений под сотнями личин и одеяний, ночь спустя они подкатывают в почтовых экипажах и английских колясках и широким жестом снимают самую элегантную анфиладу комнат в самой лучшей гостинице. На них фантастические мундиры каких-нибудь индостанских или монгольских армий, и они носят громкие фамилии, которые на деле являются такой же имитацией, как и фальшивые камни на пряжках их туфель. Они говорят на всех языках, твердят о своем знакомстве со всеми властителями и выдающимися людьми, они будто бы служили во всех армиях и учились во всех университетах. Их карманы наполнены проектами, речь изобилует смелыми обещаниями; они замышляют лотереи и дивертисменты, государственные союзы и фабрики, они предлагают женщин, кастратов и ордена, и хотя сами они не имеют в кармане и десяти золотых монет, они всем и всякому шепчут на ухо, что обладают тайной алхимиков. При каждом дворе они изощряются в новых художествах: тут они выступают под таинственным покрывалом франкмасонов и розенкрейцеров*, там, у сребролюбивого владетеля, разыгрывают знатоков химической кухни и трудов Парацельса. Сластолюбивому они предлагают свои услуги в качестве сводников и поставщиков с изысканным подбором товара, к любителю войн являются в качестве шпионов, к покровителям наук и искусств - в качестве философов и рифмоплетов. Суеверных они ловят гороскопами, легковерных - проектами, игроков - краплеными картами, а наивных - великосветской элегантностью. Но все это неизменно окутывается непроницаемо-шумящей оболочкой странности и тайны, непостижимой и тем самым вдвойне занимательной. Как блуждающие огоньки, внезапно вспыхивающие и манящие в трясину, мерцают они и поблескивают то тут, то там в неподвижном и затхлом воздухе резиденций, появляясь и исчезая в призрачной пляске обмана.

При дворах их принимают, забавляются ими, не уважая их и столь же мало интересуясь подлинностью их дворянства, как обручальными кольцами их жен и девственностью сопровождающих их девиц. Ибо в этой аморальной, отравленной упадочной философией атмосфере приветствуют без дальнейших расспросов всякого, кто приносит развлечение или хотя бы на час смягчает скуку, эту страшную болезнь властителей. Их охотно терпят наравне с девками, пока они забавляют и пока обирают не слишком нагло. Иногда эта свора артистов и мошенников получает сиятельный пинок ногой в зад, иногда они выкатываются из бального зала в тюрьму или даже на галеры, подобно директору венских театров Джузеппе Аффлизио. Некоторые, правда, присасываются крепко, становятся сборщиками податей, любовниками куртизанок или даже, в качестве услужливых супругов придворных блудниц, настоящими дворянами и баронами. Обычно они не ждут, чтобы запахло скандалом, ибо все их обаяние основано лишь на новизне и таинственности: когда их шулерство становится слишком наглым, когда они слишком глубоко залезают в чужие карманы, когда слишком надолго устраиваются по-домашнему при каком-либо дворе, вдруг может явиться кто-нибудь, кто поднимет их мантию и явит миру клеймо вора или рубцы каторжника.

Почему-то так сложилось, что мы думаем о Казанове и Дон Жуане как о двух сапогах одной пары, двух легендарных соблазнителях. И только чуть более осведомленный читатель вспомнит, что испанец — персонаж литературный, породивший о себе мифы. А Казанова — реальная историческая личность, венецианский авантюрист XVIII века, автор многотомных мемуаров. Но можно ли верить воспоминаниям? И почему по сей день они имеют такой успех у читателей, не оставляя никого равнодушным? Объяснить это не так-то просто. Хотя кажется, что совсем легко…

«История моей жизни»: события и даты
2 апреля 1725 г. В семье венецианских актеров рождается сын Джакомо Джироламо Казанова. Поскольку мать пребывает в постоянных разъездах, его воспитанием занимается бабушка
1734—1739 гг. После смерти отца мальчика отправляют в Падую: учеба в пансионе, затем — в Падуанском университете
1739—1744 гг. Вернувшись в Венецию, аббат Казанова читает свои первые проповеди и получает степень доктора права, что не мешает ему, сдружившись с сенатором Малипьеро, развлекаться и одерживать первые победы на любовном фронте
1744—1745 гг. Казанова отправляется на остров Корфу в чине лейтенанта венецианского флота
1745 г. Вернувшись в Венецию, он испытывает материальные затруднения и готов за нищенское жалованье подрабатывать скрипачом в Театре Сан-Самуэле
1746 г. Случайно столкнувшись с сенатором Брагадином и оказав ему во время приступа медицинскую помощь, Казанова становится его «приемным сыном». Он богат и может вести веселую и беспечную жизнь
1747—1749 гг. Будучи обвинен в богохульстве и насилии, Казанова уезжает из Венеции и странствует по Италии. Тогда же он встречает Генриетту — одну из самых загадочных своих возлюбленных
1750 г. После поступления в масонскую ложу в Лионе попадает в Париж
1752 г. Путешествие по Германии
1753—1754 гг. Возвращение в Венецию. Любовные приключения с К.К. и М.М. из монастыря Мурано
1755—1756 гг. Арест и заключение в тюрьму Пьомби
1756—1759 гг. Побег из Пьомби. Казанова вновь в Париже, затем в Голландии
1760—1762 гг. Путешествие по Германии и Швейцарии (встреча с Вольтером), странствия по Италии и Европе
1763—1764 гг. Англия. Неудачный эпизод с Шарпийон, вдохновивший Пьера Луиса на новеллу «Женщина и паяц», экранизированную Луисом Бунюэлем (фильм «Этот смутный объект желания»)
1764—1765 гг. Путешествие в Россию
1766—1768 гг. Путешествие по Польше (дуэль с графом Браницким) и бегство, скитания по Германии, путешествие по Испании
1769—1774 гг. Скитания по Италии в ожидании помилования и возможности вернуться в Венецию

На этом месте обрывается «История моей жизни»; дальнейшее известно нам «от биографов»

1774—1775 гг. Возвращение в Венецию: Казанова становится платным осведомителем инквизиции, однако уже в 1783 году из-за написанного им памфлета вновь попадает в опалу
1784 г. По приглашению графа Вальдштейна становится библиотекарем в замке Дукс, Богемия (нынешняя территория Чехии). Следует череда однообразных дней, проводимых в ссорах с прислугой. Единственной отрадой служит написание мемуаров, к которым он приступает в конце 1780-х
1798 г. В замке Дукс со словами «Я жил как философ и умираю как христианин» заканчивает свою земную жизнь Дж. Казанова. Мемуары достаются его племяннику Карло Анджолини (сыну его брата Франческо, знаменитого художника-баталиста)
1820-е гг. Наследники продают мемуары издательству Брокгауз. Так начинается новая жизнь Казановы

В 1820 году на стол лейпцигскому издателю Фридриху-Арнольду Брокгаузу легла французская рукопись. Она принадлежала перу некоего итальянца по имени Джакомо Казанова, скончавшегося в 1798 году, библиотекаря в замке Дукс (Богемия), и представляла собой подробное описание его жизни.

Оказавшись по делам в Дрездене, Брокгауз показал рукопись своим друзьям — писателям-романтикам. Людвигу Тику и Фридриху Шеллингу жизнеописание понравилось очень. Авантюрист, путешествующий по Европе, влюбляющийся на каждом шагу, меняющий профессии… В XIX веке этот прекрасно-ужасный образ казался уже недостижимым и оттого еще более привлекательным идеалом. Услыхав восторженные отзывы, издатель немедленно заказал перевод на немецкий язык.

Успех превзошел все ожидания. О мемуарах заговорили по всей Европе. И вскоре Брокгауз выпустил книгу на языке оригинала. Когда сочинение Казановы стало общедоступным, то начались долгоиграющие споры. Одни читатели и, разумеется, критики негодовали потому, что «несомненно, в истории литературы встречались произведения столь же безнравственные, но ни одно из них не является более постыдным для автора, чем это: ибо здесь рассказчик и герой — одно лицо, которое не может заявить, как Марциал: «Пусть непристойны стихи, жизнь безупречна моя» (профессор Алессандро д’Анкона). Другие, более чуткие литературные знатоки — а их было много, — восхищались безудержно. Альфреду де Мюссе «лучший из авантюристов» казался бунтарем, не желающим подчиниться каким бы то ни было условностям и выбирающим стиль поведения лишь сообразно собственным представлениям, не говоря о желаниях.

После смерти реального Казановы прошло чуть более двадцати лет, и о нем уже мало кто помнил, даже в родном его городе. Так, поэт Уго Фосколо посчитал вышедшие в свет записки апокрифом, а Казанову — лицом вымышленным, при том, что знал Венецию, жил в ней и был знаком с ее историей. В середине же XIX века во Франции совершенно серьезно распространилась версия, что автор книги — Стендаль, чей стиль будто бы ощущался в каждой ее фразе.

Впрочем, тогда же «казусом» заинтересовались профессиональные историки и филологи. Вопрос об авторстве, к счастью, был закрыт довольно скоро и без бесконечных дискуссий, о каковых съязвил позже Марк Твен («произведения Шекспира на самом деле написаны не им, а неизвестным однофамильцем»). В существовании исторического Казановы сомневаться перестали. Однако повис в воздухе вопрос о достоверности его мемуаров. Его и пришлось разрешать так называемым казановистам — поклонникам авантюриста, сгруппировавшимся к началу ХХ века вокруг специального журнала. Прочитав мемуары своего кумира, как шифрованный текст, они повели себя настоящими детективами: месяцами сидели в архивах, пытаясь установить личность очередной Неизвестной (Казанова зачастую галантно изменял или сокращал до инициалов имена своих возлюбленных) или выяснить подлинный адрес каждого из бесчисленных свиданий. При этом не отдавали себе отчета в том, что стремятся доказать искренность человека, который в собственных мемуарах выставил себя профессиональным шарлатаном, а порой и шулером. И началась цепная реакция: вслед за поклонниками Казановы в архивы погрузились и их оппоненты, но с противоположной целью — доказать, что великий распутник был к тому же ничтожным обманщиком.

Очень быстро стало ясно: многие, причем самые невероятные истории, описанные в мемуарах, несомненно, реальны (мелкие неточности или расхождения лишь усиливали общее впечатление достоверности).

Соблазн пройтись по следам знаменитого авантюриста, заглянуть в дома его свиданий не изжит до наших дней.

В северной Венеции
Кого только не заносило в Россию ветром приключений в XVIII веке. Казанова попал сюда уже на закате своей авантюрной карьеры. Итальянец прибыл в Петербург морозным утром 21 декабря 1764 года, в самый короткий день русской зимы. Впоследствии он уверял своего читателя, что ночь в этом климате может длиться «18 часов 45 минут».

Первое, что поразило его в Петербурге — необычайная дешевизна (спустя 30 лет автор мемуаров вздыхал, что те времена давно прошли, и северная столица стала дороже Лондона). Второе — что из иностранных языков в ходу в основном немецкий. Не успел Казанова въехать в свои комнаты на Миллионной, как получил приглашение на трехдневный бал-маскарад при дворе, откуда вернулся в прекрасном расположении духа. Если и не все владели французским, то кадриль на французский манер дамы танцевали «безукоризненно». К тому же он встретил там старых парижских знакомых. А вскоре выяснилось, что первое впечатление было ошибочным: иные придворные прекрасно говорили на языке Ронсара, и заезжий ловелас быстро с ними сошелся. Среди своих знакомых он упоминает Нарышкина, Елагина, Панина и Екатерину Дашкову.

В петербургской элите он отмечает повальное вольтерьянство. «Все его читают, все носят томик Вольтера в кармане и никого, кроме него, не цитируют. И не дай Бог, чтобы кто-то позволил себе посмеяться над ним...» Такое отношение раздражало Казанову. «Они считают, что, прочтя Вольтера, станут такими же мудрыми, как и их кумир. Но если бы они читали те книги, из которых Вольтер сам когда-то почерпнул знания, это принесло бы им намного больше пользы», — ворчливо замечает он. Как азартный человек и авантюрист, Казанова любил ставить все на карту. При этом он умел проигрывать и ценил это качество в других людях. Увидев, как некий князь, проиграв на слово 1 000 рублей, сохранил невозмутимость, венецианец выразил свое восхищение. Ему, смеясь, ответили: «Да ваш благородный князь вовсе и не думает платить». «Но разве он не обесчестит себя этим?» — изумился гость. «Здесь это не считается постыдным. Есть негласное правило, что тот, кто проигрывает на слово, платит лишь по желанию. Но он волен и не платить. Напротив, требовать уплаты выигрыша считается дурным тоном». Более того, продолжал собеседник, есть немало дворян, которые кичатся тем, что прекрасно выучились шулерству, и даже отправляются в Европу на заработки. Подобная откровенность смутила даже Казанову. В России он практически не играл. Впрочем, в тот момент он как раз был при деньгах. Как и все европейцы, заброшенные волей судеб в нашу страну, Казанова задумывался над происходящим в государстве. Однако, в отличие от старого брюзги Кюстина, он предпочитал не критиковать, а красочно описывать. Например, как однажды, переезжая через полуразвалившийся деревянный мост и выразив недовольство, услышал от русского спутника, что по случаю торжества, когда по мосту будет проезжать императрица, его выстроят из камня. Поскольку до празднования оставалось менее трех недель, Казанова усомнился. Собеседник же сурово сказал, что никаких сомнений быть не может, так как уже издан соответствующий указ. Самое интересное, пишет Казанова, что хотя мост, конечно, и не был выстроен, а все же императрица и в самом деле оказалась «всегда права»: за несколько дней до праздника она издала второй указ, перенося им строительство на следующий год. Наконец, его поразили бани. И даже не то, что мужчины и женщины мылись в них вместе. А то, что никто при этом не обращал друг на друга ни малейшего внимания.

Конечно, Казанова не был бы Казановой, если бы его пребывание в России сводилось лишь к списку «ума холодных наблюдений». Не обошлось и без любовных приключений: в России он приобрел хорошенькую крестьянку. Сам факт приобретения крепостной (уже изжитое в Европе варварское право!) был для него экзотикой: и не случайно он дал ей экзотическое имя Заира (так звали в трагедии Вольтера прекрасную рабу султана). Поначалу очень довольный своей красавицей, итальянец жалел об одном: они не могли разговаривать, а в женщинах, как и в мужчинах, автор «Истории моей жизни» ценил прежде всего собеседника. («Позволив своему возлюбленному насладиться своими прелестями, недалекой красавице больше нечего ему предложить. Напротив, наделенная тонким умом дурнушка может так влюбить в себя мужчину, что он достигнет с ней предела всех своих мечтаний».) Но Заира скоро выучилась венецианскому наречию. «Если бы не ее проклятая ревность и не ее мания гадать на картах (для Заиры это был способ узнать о неверности и устроить сцену), я бы ее никогда не бросил», — уверял впоследствии наш герой. Влюбившись перед отъездом в актрису-француженку, он перепоручил Заиру престарелому архитектору Ринальди (строителю Мраморного дворца в Петербурге).

Вероятно, общение с любившей гадать на картах Заирой способствовало его выводу о том, что «из всех христиан русский народ — самый суеверный». Особое мнение он составил и о Николае-угоднике, через которого русские «общаются с Богом»: «в углу каждой комнаты — непременно иконка, и входя, вы сначала кланяетесь ему, а уж потом хозяину. Если же вдруг иконки нет, то русский, обежав глазами всю комнату, останавливается в недоумении и совершенно теряется». В середине лета 1764 года по совету друзей Казанова, на которого белые ночи «навевали тоску», отправляется в Москву. «Нельзя сказать, что вы были в России, если вы не были в Москве, или что вы знаете русских, если общались только с петербуржцами: при дворе они ведут себя совсем не так, как в обычной жизни. Вообще петербуржцы мало отличаются от иностранцев. И московские жители, особенно из богатых, сочувствуют всем тем, кто по своему положению, ради выгоды или из честолюбия отправляются «на чужбину», ибо родина их — Москва, и Петербург не может их не испортить».

От Москвы у Казановы лубочно-традиционные впечатления. Оглушающий звон колоколов, обилие церквей, традиционное московское гостеприимство. Кроме того, он находит, что женщины красивее и менее холодны, и для всех них единственно непростительным грехом является скупость. Вернувшись вновь в Петербург, он начинает подумывать об отъезде. Однако знакомые уверяют его, что нельзя ехать, не встретившись с императрицей. По совету Панина ранним утром Казанова отправляется на прогулку в Летний сад. Прохаживаясь между «плохими статуями из неважного камня», среди которых были и Сапфо в обличье бородатого старика, и Авиценна в виде нелепой старушки, венецианец действительно повстречал Екатерину. «Я надеюсь, что не все увиденное здесь показалось вам столь же нелепым, как эти статуи». Казанова дипломатично ответил, что все русские нелепости — ничто по сравнению с тем, что достойно восхищения в этой стране, и «без труда» проговорил об этом целый час, а затем предложил императрице проект реформы календаря.

Несмотря на все старания, Казанове так и не удалось обрести свое место в северной Венеции. Впрочем, он признавался, что и сам толком не знал, чего хотел, приезжая сюда, и на какую роль мог претендовать. Он пробовал устроиться на службу к императрице, подавал ряд проектов, но все безуспешно. «В России в почете лишь те, кто был приглашен. Тех же, кто прибыл сюда по своей воле, не уважают».

«Явки» венецианца

Мемуары начинаются с рождения Казановы — начнем с этого и мы. В венецианском районе Сан-Самуэле, на доме № 3082 по узкой улице Ка Малипьеро (ранее — улица Комедии), можно прочесть: здесь «4 апреля 1725 года родился Джакомо Казанова». Триста лет назад, как и сейчас, Сан-Самуэле был скромным, непримечательным местом, где, однако, располагался один из трех главных городских театров (теперь на его месте — школа). Для его труппы писал живший по соседству Карло Гольдони, а на сцене выступали родители Джакомо — Гаэтано и Дзанетта Казанова («прекрасной и весьма талантливой» назовет ее в своих воспоминаниях знаменитый автор «Трактирщицы» и «Слуги двух господ»). Поскольку «весьма талантливая» актриса часто пребывала в разъездах, воспитанием мальчика занималась бабушка, Марция Фарусси.

Крупный план 1
Памятная табличка установлена на 3082-м доме сравнительно недавно. Правда, с тех пор выяснилось, что родился Казанова вовсе не там, а в расположенном неподалеку доме бабушки, где и прожил до 1728 года. Адрес достопримечательности решено не менять, чтобы не путать туристов.

На первых порах жизнь Казановы так или иначе соприкасалась с церковью Святого Самуила. Там он был крещен и там же, отучившись в Падуе и получив сан аббата, прочитал свою первую проповедь (после нее, по его словам, среди пожертвований прихожанок обнаружилось множество любовных записок). На площадь перед хмурым фасадом давно закрытого храма выходит и палаццо, где проживал почтенный сенатор Малипьеро. С последним будущий мемуарист быстро сошелся и вскоре поссорился из-за ухаживания за его воспитанницей.

Мать Казановы хотела, чтобы он продолжал изучать церковное право. Сын испытывал к нему непреодолимое отвращение. В то время его больше привлекали медицина, естественные науки и философия. Позже он серьезно увлекся математикой и даже надеялся сделать важные открытия в этой дисциплине. Но времени, наверное, не нашел. Непостоянство — главное свойство его натуры. Наш герой все время в движении — постоянно меняет места пребывания, роды занятий, возлюбленных. Он стремится оставаться совершенно открытым для еще не реализованных желаний. Неутомимое любопытство — его сила и уязвимость.

Крупный план 2
До того, как о Казанове принялись спорить комментаторы, о нем еще при жизни сплетничали друзья и враги. Так, Пьетро Кьяри вывел его в одной из своих многочисленных комедий: «у него на устах одни только Париж да Лондон», «всегда начищен, как Нарцисс, напыщен и надут, как павлин, и постоянно в движении, как ветряная мельница, он постоянно повсюду вторгался, любезничая со всеми… Со скупцом он ведет себя как алхимик, с красавицами — как поэт, с сильным мира сего — как политик — но с точки зрения человека здравомыслящего, он просто смешон».

Вернувшись из первых поездок (Италия, Корфу, Стамбул), сменив сутану на военный мундир, но вскоре расставшись и с ним, Казанова возвращается в свой старый район. Отец его давно умер, мать выступает при саксонском дворе в Дрездене, и судьба юноши, казалось, тоже будет связана со сценой: теперь он сам подрабатывает скрипачом в театре Сан-Самуэле.

Однако в апреле 1746 года возле палаццо Соранцо (на площади Сан-Поло) он случайно встречает сенатора Брагадина, помогает ему добраться до дома после внезапного сердечного приступа, а попав таким образом в этот самый дом, производит на знатного синьора неизгладимое впечатление познаниями в каббалистике. Благодарный Брагадин селит спасителя в своем роскошном палаццо (возле Риальто), назначает ренту, окружает заботой почти отцовской. И вновь начинается полоса беспечных гуляний и кратких романов…

Крупный план 3
В ХХ веке были найдены и опубликованы письма женщин к венецианцу («Казанову считали лжецом — а он едва ли сказал всю правду!» — воскликнул, прочтя их, казановист Арман Баше). При том, что среди пишущих лишь несколько имен, упоминаемых в мемуарах, их общий настрой подтверждает картину дружески-любовных отношений, представленную адресатом.

Например, с юной монахиней М.М… С ней прямо от памятника кондотьеру Бартоломео Коллеони (который и сегодня вы наверняка увидите во время прогулок по Венеции) Казанова часто отправлялся в маленькую квартирку у площади Сан-Марко (укромные «уголки» в центре — так называемые «казино» — были тогда в моде у аристократов, считавших просторные дворцовые залы слишком неуютными для интимных тет-а-тет). А если заедете на остров Мурано, найдите ту монастырскую калитку, из которой тайком выскальзывала, отправляясь на эти свидания, М.М. В начале ХХ века здесь всегда можно было встретить застывшего от умиления исследователя — монастырь служил классическим местом «паломничества» казановистов.

Крупный план 4
Прилично одетые господа, сентиментально предающиеся воспоминаниям, вызывали недоумение у местного населения: «Когда в 1919-м я вернулся с войны, один человек приезжал и долго смотрел на эту калитку. Не знаю, что он нашел в ней: красивой ее не назовешь. Этот синьор утверждал, что она связана с неким Казановой. Может, он жил при монастыре?» — рассказывал в 1950-х годах местный садовник историку Пьеру Грюэ.

Как и сейчас, центром венецианской жизни в XVIII веке служила просторная площадь Святого Марка. По ней с утра до вечера без особой цели фланировали взад-вперед, от одноименной базилики до церквушки на противоположной стороне (на ее месте при Наполеоне была возведена сплошная аркада). А нагулявшись, оседали в бесчисленных кафе (одно из них — «Триумф Венеции» — дожило до наших дней под именем «Флориан»). С главной площадью города связан и центральный эпизод мемуаров — знаменитый побег Казановы из Пьомби, тюрьмы, расположенной непосредственно под свинцовой крышей Дворца дожей, отчего зимой в ней стоял невыносимый холод, а летом — нестерпимая духота. Сюда, по приговору коллегии инквизиторов, был доставлен неутомимый любовник летом 1746 года.

Крупный план 5
До сих пор неясно, почему он там оказался. Сам Казанова связывает свой арест с доносами осведомителя, некоего Мануцци, — стоит ли говорить, что казановисты обнаружили и эти доносы. Там упоминалось об общении нашего героя с иностранцами (хотя по законам Венецианской республики общаться с ними запрещалось только патрициям, доверия к обвиняемому это, безусловно, не добавляло), богохульстве, занятиях магией, о распутстве, чтении запрещенных изданий, а также о жалобах некой аристократки на то, что молодой человек развращает ее сыновей, давая им читать безбожные книги (а именно — сочинения Вольтера и Руссо). Не забыл доносчик упомянуть и о принадлежности Казановы к масонской ложе.

Самого судебного дела найти так и не удалось, возможно, никакого формального следствия и не было. В те времена, если в деле «маячили» громкие имена, его, естественно, старались скорее замять. Зато «всплыл» приговор, согласно которому авантюрист осуждался на 5 лет. Кстати, самому Джакомо этот вердикт оставался неизвестен до конца его дней. Знай он о нем в тюрьме, то, наверное, и не стал бы рисковать жизнью, совершая побег после полутора лет заточения.

Описание побега, пожалуй, самый яркий эпизод мемуаров, в котором автору удается держать читателя в напряжении от начала и до конца: не скупясь на красочные детали, Казанова повествует о том, как накануне готового побега неожиданно был переведен в другую камеру, как он стал планировать новый побег вместе с заключенным по соседству монахом, как передавал ему самодельные инструменты в толстом томе Библии, как выбрал правильную ночь для побега, гадая на томике любимого Ариосто, затем чуть не упал, ползком пробираясь по крутому склону крыши Дворца, а спустившись в одно из помещений, от эмоционального перевозбуждения упал, заснул, но вовремя проснулся, переоделся и, наконец, был выпущен на волю привратником, принявшим его за случайно запертого посетителя.

Сейчас, кстати, любой турист может заказать во Дворце дожей специальную экскурсию от камеры Казановы по маршруту, которым 1 ноября 1756 года он выбрался сначала на крышу (на нее саму, правда, не пускают), а затем на свободу.

Крупный план 6
Ходит легенда, что по этой крыше в конце XIX столетия ползал, рискуя жизнью, все тот же профессор Анкона, — он очень хотел проверить достоверность рассказа старика Джакомо. До сей поры детали побега (столь красочные в описании автора) по-прежнему вызывают сомнения и разногласия. Одно из самых интересных свидетельств в пользу его достоверности — счета от плотника и слесаря, датированные 2 ноября 1756 года. Указанный объем ремонтных работ и материалов поразительно точно соответствует ущербу, который причинил (по его собственному описанию) беглец.

И пусть скептики полагают, что дело не обошлось без подкупа тюремщиков — даже десятой доли того, что рассказано в мемуарах, достаточно, чтобы признать венецианца героем. «Признаюсь, я горд, что бежал. Но гордость моя происходит не оттого, что мне удалось это сделать — здесь большая доля везения, но оттого, что почел это осуществимым и имел мужество привести свой замысел в исполнение».

Чудесное освобождение из Пьомби — последний венецианский эпизод в мемуарах. За ним следует длиннейшая череда путешествий и встреч: Париж — Женева — Берлин — Петербург; Вольтер — Фридрих II — Екатерина II… И чем старше становится наш авантюрист (сам он определяет рубеж старости 38 годами — временем своего первого серьезного поражения на любовном фронте), тем больше путешествия его напоминают скитания, тем чаще приходится ему платить за любовь. «Если б я женился на женщине, способной направить и подчинить меня так, чтобы я сам не заметил своего подчинения, то я бы позаботился о своем состоянии, имел бы детей и не был бы сейчас таким одиноким и неимущим»…

Если начинал Джакомо свою биографию в соответствии с максимой, вобравшей склонности и заветы XVIII века («время, проведенное в наслаждении, никак нельзя считать потерянным»), то теперь, когда этот век подходит к концу, он «вынужден осознать, что зря растратил все свое время — иначе говоря, зря прожил жизнь».

Вторая жизнь в России
C момента выхода в свет мемуаров Казанове везло с читателями — в том числе и в России. И пусть здесь не было открытого восхищения авантюристом, как среди европейских романтиков (Делакруа или Жорж Санд), зато эти «оригинальные», по его выражению, «записки» почитывал во французском издании сам Александр Сергеевич. В 1830-е годы в его кругу было принято обсуждать произведения знаменитых мемуаристов, и можно предположить, что воспоминания Казановы пользовались успехом у петербуржцев.

В 1861 году в журнале «Время» был впервые опубликован на русском языке фрагмент его жизнеописания со вступительным словом издателя — Ф.М. Достоевского. Времена стояли суровые, и потому предисловие носит оправдательный характер: всячески подчеркивается, что мемуары — не просто легкое чтиво, а энциклопедия XVIII века. Затем следует история побега Казановы из Пьомби — единственный эпизод во всей книге, лишенный тех «эксцентричностей», которые могли «оскорбить нравственность» тогдашнего читателя.

Еще более разочаровать этого читателя могло издание 1884 года, где после многообещающего предисловия, клеймившего Казанову как немыслимого развратника, следовала подборка его страноведческих зарисовок, в которых женщины не упоминались вовсе. Похоже, издатель просто издевался в предисловии, когда, кратко излагая биографию авантюриста, то и дело упоминал о каком-нибудь «самом невозможном приключении, рассказанном очень подробно в «Мемуарах», но о котором, увы, он вынужден был «из скромности умолчать». Как известно, жесткая цензура повышает спрос на самиздат, и если в официальных изданиях эротические описания выхолащивались, то в неофициальных, напротив, упор делался именно на них. К началу ХХ века на русском языке циркулировал странный апокриф, представлявший собой вольно переписанные мемуары. Дабы не обрывать их на полуслове, неизвестный редактор этой версии придумал эффектную концовку: Казанова погибает в кораблекрушении, однако железный (!) ящик с его мемуарами пристает к берегу — на радость будущим поклонникам и поклонницам.

И лишь к 1910-м годам на волне увлечения Венецией и XVIII веком пробил наконец час Казановы (тогда же выходит книга Павла Муратова «Образы Италии», где венецианцу отводится целая глава). Его книга становится настолько востребованной, что ее даже выпускают тоненькими ежемесячными брошюрами. Кульминация тогдашней славы мемуариста совпала с появлением драматических произведений Марины Цветаевой («Феникс», «Приключения Казановы», 1918—1919), посвященных последним годам жизни героя. Чуть позже, в дневнике 1923 года, Цветаева признается: «Замысел моей жизни был: быть любимой 17-ти лет Казановой (чужим!) — брошенной и растить от него прекрасного сына...» Тому, что тогда соблазнителем увлекалось много молоденьких девушек, есть еще одно свидетельство. В своих мемуарах Лиля Брик упоминает юную особу, в те годы «влюбленную в Казанову и мечтающую попасть в ад для того, чтоб с ним там встретиться».

В Европе пик популярности Казановы приходится на 1920-е годы, в постреволюционной же России, напротив, интерес к праздному вольнодумцу резко спадает. Пожалуй, единственное упоминание о нем в сталинское время — статья в БСЭ (1931 год), в которой автор, цитируя «Капитал», объявляет авантюриста «побочным продуктом буржуазного общества», а многочисленные любовные связи объясняет «социальной выгодой» и «жаждой наживы». Впрочем, «сексуальная психология продолжает интересоваться Казановой как своеобразным биологическим типом», — заключает автор статью.

В 1991 году, на волне книжного «беспредела» постперестроечной поры, появилось сразу несколько изданий мемуаров (среди них лучшее — под редакцией А.Ф. Строева). А в 2005 году том, посвященный Казанове, вышел в серии ЖЗЛ. Признание авантюриста как выдающейся личности состоялось.

Между литературой и жизнью

История жизни Казановы резко обрывается на пребывании в Триесте (1774 год), откуда он собирается вернуться в родной город после восемнадцатилетних скитаний. Есть версия, что продолжение существовало (на рукописи значилось: «История моей жизни до 1797 года»), однако найти его нигде не удалось. Вероятно, автор просто не успел завершить задуманное: он сел за мемуары в 1791 году — за семь лет до смерти, и при том, что писал порой по двенадцать часов в сутки, ему не хватало времени. Возможно также, что он и вовсе не захотел сочинять дальше: приятно вспоминать безумства юности, а поздние годы (о них известно из активной почтовой переписки Казановы) были таковы, что хотелось скорее забыть.

Возвращение в Венецию, которого он так ждал, не принесло ему счастья. Он вновь менял занятия: пробовал переводить Гомера, издавал литературный ежемесячник, выступал в качестве театрального импресарио — все без особого успеха. Зато неплохо «пошло» еще одно «новое» дело — работа осведомителем инквизиции.

Крупный план 7
Сохранились и ныне опубликованы доносы Казановы. Как обычно, комментаторы делятся в их связи на его защитников и противников. Первые указывают на бессодержательность и безобидность этих сообщений (закрытие одного театра — самое серьезное их последствие). Вторые не без злорадства указывают, что именно по вине своего «коллеги», Мануцци, Казанова некогда попал в Пьомби, — и охотно язвил в мемуарах на его счет, умалчивая о своих подобных же грехах. И уж совсем по-фарисейски смотрятся жалобы новоиспеченного осведомителя на граждан, читающих «нечестивые книги» Вольтера, или его возмущение тем, что студенты Академии художеств рисуют обнаженных натурщиц!..

Однако вскоре из-за написанного в минуту раздражения памфлета, оскорблявшего честь одного престарелого патриция из древнего рода Гримани намеком на то, что патриций является отцом Казановы (такие слухи и в самом деле ходили), «незаконный сын» вновь покидает отечество, теперь уже — навсегда. «То ли я не создан для Венеции, то ли она для меня, то ли мы оба друг для друга», — прокомментирует он это событие. Последние годы, как уже говорилось, ему придется провести на скромной должности библиотекаря у графа Вальдштейна, в замке Дукс (нынешний Духцов в Чехии).

В те годы «авантюристу в отставке» кажется, что жизнь совершенно кончена, но именно здесь, в непривычной для него глуши, он начинает трудиться над своими, как оказалось, бессмертными мемуарами. «Если бы граф Вальдштейн взял с собой доброго Джакомо в Париж или Вену, хорошо бы его кормил и дал бы ему почуять женскую плоть, — уверял впоследствии Стефан Цвейг, — эти веселые рассказы были бы преподнесены за шоколадом и шербетом и никогда не были бы запечатлены на бумаге».

Этого, к счастью, не случилось. Записки кочуют по библиотечным полкам (их можно найти то в разделе итальянской литературы, то французской), ученые посвящают Казанове все более изощренные труды «по специализациям»: магия, медицина, финансы и даже кулинария. Поклонники по-прежнему продолжают отслеживать маршрут своего кумира (недавно немец Пабло Гюнтер проехал 36 000 км по его стопам) и охотиться за архивными материалами. А в журнале «Вестник казановистов» (Interme’ diaire des Casanovistes) можно прочесть, например, о том, что где-то отлита медаль с изображением автора «Истории» или что мэр Монпелье присвоил имя Казановы одной из городских улиц.

В последнее время все чаще вспоминают о том, что Казанова был в первую очередь литератором. Его писательская деятельность осталась за рамками мемуаров: закон авантюрного жанра, позволявший хвастаться любовными приключениями, не позволял ссылаться на собственные художественные опусы (так же, как, допуская рассказы о шулерстве, этот закон заставлял умалчивать о серьезных связях с масонством). А между тем еще до появления мемуаров из-под пера плодовитого автора вышел целый ряд сатир и комедий, переводов и исторических трудов, сценических рецензий и ученых трактатов, а также длинный и феноменально скучный роман-утопия «Икозамерон».

В связи с этим вопрос о достоверности знаменитых мемуаров теряет, в сущности, актуальность. Если Казанова — писатель, а не хроникер, то так ли важна правда? И стоит ли удивляться, что между его записками и сочинениями современников (от Прево до Ричардсона) находится немало общего? Особенно это касается трех самых «романных» глав мемуаров — о таинственной француженке Генриетте, которую Казанова встретил путешествующей инкогнито под видом мужчины, о той же монахине М.М., венецианской аристократке, любовнице кардинала де Берни и самого рассказчика, а также о некоей Шарпийон, лондонской кокетке, чуть не доведшей его до самоубийства.

Кроме того, даже если некое описанное событие достоверно, то это еще не значит, что автор и в самом деле был его участником или хотя бы свидетелем. О многих из описываемых событий он мог знать и понаслышке. А если архивные исследования подтверждают, что Казанова, а также упоминаемые им третьи лица в указанное время находились в указанном месте, то сами разговоры и сцены легко было и приукрасить в свою пользу (в общении с великими людьми эпохи венецианец всегда выглядит интереснее этих людей!).

Можно ли с уверенностью говорить об участии французского посланника де Берни в постельной карусели с муранскими монахинями лишь потому, что сохранились свидетельства о его распущенности? Вряд ли. Еще труднее исследовать «донжуанский» список самого венецианца. «Он до того правдив, что не стесняется на себя наговаривать», — писал Мюссе. С другой стороны, не стоит забывать о тщеславии и гордости (эти черты нашему герою приписывают все современники). Разумнее всего поверить мемуаристу-писателю на слово. «В том, что Казанова-авантюрист был искусным лжецом, сомнений нет, а лгал ли за письменным столом престарелый библиотекарь — вот что, напротив, не имеет никакого значения» (французский литератор Фелисьен Марсо).

Издательская авантюра
«История моей жизни» была написана итальянцем по-французски. Однако ее первыми читателями стали немцы. Лишь несколько лет спустя (в 1826-м) владелец рукописи Ф.-А. Брокгауз принял решение о французском издании, отдав рукопись на переработку дрезденскому профессору Жану Лафоргу. Тот же не просто поправил язык, вольно приспособив его к вкусам и потребностям эпохи, но и совершенно изменил ряд важнейших пассажей. Например, в сцене диалога с Вольтером он вложил в уста венецианца похвалу красноречию французов. Кроме того, будучи сторонником революции и антиклерикалом, профессор с удивительной непосредственностью переписал все, что выдавало в Казанове человека прежнего уклада. До сих пор остается загадкой, почему, несмотря на старания поклонников и исследователей, на протяжении целых 140 лет французский оригинал рукописи оставался запертым в сейфе лейпцигского издательства, чудом уцелев в двух мировых войнах. Известный итальянский литературовед Бенедетто Кроче вспоминал, что когда в канун нового, 1945, года прогуливался по вечернему Неаполю с философом Сальваторе ди Джакомо, тот мечтательно заметил: «Хорошо, если бы одним из пунктов мирного договора с Германией стала экстрадиция рукописи»…

Однако решение о ее издании было принято лишь двадцать лет спустя: в начале 1960-х вышел толстенный трехтомник, снабженный подробными комментариями и в точности — вплоть до случайных итальянизмов — воспроизводящий оригинальный текст.

Герой на все времена

Как получилось, что из всех знаменитых итальянцев никто, включая Данте, Макиавелли, Леонардо или Галилея, не удостаивался равного Казанове восторга и внимания со стороны читателей, ученых и обывателей?

Его мемуары — это книга-протей. Каждая эпоха находила в ней что-то свое, мечтательное или сокровенно-интимное. В 1820-е Казанову любили за то, что он выдающийся авантюрист, готовый будни превратить в праздник. Ближе к концу века, с ужесточением цензуры, он стал восприниматься прежде всего как завсегдатай «запретных» будуаров. Далее, на рубеже столетий «своим» сочли его приверженцы ницшеанства: в отличие от анемичных персонажей, населявших декадентские сочинения, этот искатель приключений учил полнокровной, насыщенной жизни и максимальной реализации заложенного в человеке потенциала.

Различия в интерпретациях, рост или снижение популярности Казановы часто объясняются ценностями отдельного исторического момента. При этом самые ярые противники автора «Истории» встречались обычно среди его земляков. Особенно активно открещивались от него, как от представителя старой, раздробленной Италии, в эпоху национального подъема (Рисорджименто): авантюрист — плод насквозь прогнившей, упадочной Венецианской республики, но никак не сын новообразованной героической нации. С приходом фашизма эти настроения возобладали вновь: при том, что именно тогда возник невероятный спрос на разного рода биографии, от Цезаря до дуче, успех мемуаров венецианца оказался обратно пропорционален успеху жанра. В 1935-м актом Министерства культуры «История моей жизни» была запрещена на территории страны…

Такое вот непостоянство даже после смерти, непостоянство книги и читательского отношения к ней. Оно и неудивительно — иногда вообще сложно поверить, что речь в рассказах о Казанове идет об одном человеке. Даже самые строгие моралисты не могут отказать ему в даровании рассказчика — а режиссеру Федерико Феллини мемуары показались скучными, «как телефонный справочник». Бельгийский психоаналитик Л. Флем пишет книгу «Казанова, или Воплощенное счастье», а итальянский профессор Г. Фикара издает труд под названием «Казанова и меланхолия». Этот список можно продолжать.

Конечно, здесь можно напомнить, что сам авантюрист охотно себе противоречил. И к тому же, в отличие от сложившегося характера Дон Жуана его образ на страницах мемуаров находится в постоянном становлении: юный герой представлен в первых главах нежным, пылким, способным на искренние чувства и полным радужных надежд человеком. Постепенно он теряет эти свойства и к концу уже готов купить любовь там, где ее больше не удается завоевать. Однако и это не объясняет того накала эмоций, с которым одни набрасываются на соблазнителя, а другие готовы его защищать.

И вот еще в чем парадокс: именно эта уникальная и зыбкая личность (будь то историческое лицо или персонаж) стала олицетворять «тип» и выветрилась в пустое прозвище заурядного соблазнителя…

Миф о «добром» обольстителе

«В наши дни Казанова стал чем-то вроде спагетти, мандолины и «Санты Лючии» — тем, что ассоциируется с итальянцами за пределами Италии, не вызывая при этом особого уважения или симпатии, — сказал, как отрезал, Марчелло Мастроянни. — Для иностранцев Казанова — это в меру смазливый итальянец, пользующийся некоторым успехом у женщин».

Да, он давно стал мифом: мало кто читал его мемуары, но все слышали об их авторе-герое. Но если в народе это имя слилось с Дон Жуановым, то любой, кто призадумается об этих двоих, обязательно их противопоставит.

Андалусиец — «холодный соблазнитель», для которого женщина — «жертва», очередной номер в списке побед (таков первый стереотип). А венецианец — щедрый любовник, для него каждая женщина — неповторима (тоже стереотип, но — более привлекательный). Романтик из Севильи не любит никого, гедонист Казанова — готов любить каждую. «Испанский Дон Жуан, немецкий доктор Фауст, англичанин Байрон и француз Бодлер — все они прежде всего вечно неудовлетворенные… Казанова же при первом же поцелуе фаустовской Маргариты ощутил бы себя на седьмом небе и пожелал остановить мгновенье» — так резюмировала эту мысль бывшая подруга Муссолини Маргарита Зарфатти, автор книги «Казанова против Дон Жуана».

Крупный план 8
Казанова-автор несомненно вспоминал о своем испанском «предтече», когда сочинял историю собственной жизни. В 1787 году в Праге состоялась премьера оперы «Дон Жуан» Моцарта. Живший неподалеку стареющий мемуарист не раз наезжал в город и даже, возможно, помогал своему приятелю, венецианцу Да Понте, в работе над либретто (среди бумаг в Дуксе найдены две сцены, предназначавшиеся для оперы, но не вошедшие в нее). А вскоре после этого Казанова садится за мемуары. Работая над собственным образом, он сознательно противопоставляет его традиционному образу соблазнителя: в мемуарах не раз появляется «негативный» тип обольстителя (он действует по принципу Дон Жуана — обмануть и исчезнуть), который удачно оттеняет достоинства главного героя, повторно соблазняющего «жертву», но уже на свой манер — мягко, дружески, вызывая в ней не гнев, а слезы радости.

И вот вам результат: в современном открытом обществе, с его пугающей свободой нравов, Дон Жуан стремительно теряет власть над воображением. А не желавший останавливаться на достигнутом Казанова продолжает возбуждать интерес.

Прославленный венецианский авантюрист, «гражданин мира», как он себя аттестовал, Джакомо Джироламо Казанова (1725 - 1798), чье имя сделалось нарицательным, был не только одним из интереснейших людей своей эпохи, но и ее символом, ее отражением. Перед современниками и потомками, его читателями, он представал как человек воистину разносторонний, энциклопедически образованный: поэт, прозаик, драматург, переводчик, филолог, химик, математик, историк, финансист, юрист, дипломат, музыкант. А еще картежник, распутник, дуэлянт, тайный агент, розенкрейцер, алхимик, проникший в тайну философского камня, умеющий изготовлять золото, врачевать, предсказывать будущее, советоваться с духами стихий. Но - что истинно в мифе, который он творил о самом себе?

Мемуары Казановы были опубликованы в начале XIX века, когда литература романтизма стала беспрестанно обращаться к легенде о Дон Жуане. Вечный образ Соблазнителя появляется у Байрона и Пушкина, Гофмана и Мериме, Хейберга и Мюссе, Ленау и Дюма. Именно в этой традиции и были восприняты записки Казановы, многие годы считавшиеся верхом неприличия. Их запрещали печатать, прятали от читателей.

Для подобной трактовки были даже чисто биографические основания - Казанова живо интересовался своим литературным предшественником, помогал другу-авантюристу Да Понте писать для Моцарта либретто оперы «Дон Жуан» (1787). Но «донжуанский список» Казановы может поразить воображение только очень примерного семьянина: 122 женщины за тридцать девять лет. Конечно, подобные списки у Стендаля и у Пушкина покороче, и в знаменитых романах тех лет, к которым пристало клеймо «эротические» (как, например, к увлекательнейшему «Фобласу» Луве де Кувре, 1787 - 1790), героинь поменьше , но так ли это много - три любовных приключения в год?

Личность Казановы оказалась скрыта под множеством масок. Одни он надевал сам - уроженец Венеции, где карнавал длится полгода, потомственный комедиант, лицедей в жизни. Другой маскарадный костюм надели на него эпоха, литературная традиция, вписавшая мемуары в свой контекст. Причем традиции (та, в которой создавались записки, и та, в которой они воспринимались) были прямо противоположными - то, что для XVIII века казалось нормой, в XIX столетии сделалось исключением.

Главное богатство авантюриста - его репутация, и Казанова всю жизнь тщательно поддерживал ее. Свои приключения он немедленно обращал в увлекательные истории, которыми занимал общество («Я провел две недели, разъезжая по обедам и ужинам, где все желали в подробностях послушать мой рассказ о дуэли»). К своим устным «новеллам» он относился как к произведениям искусства, даже ради всесильного герцога де Шуазеля не пожелал сократить двухчасовое повествование о побеге из тюрьмы Пьомби. Эти рассказы, частично им записанные, опубликованные, естественно переросли в мемуары, во многом сохранившие интонацию живой устной речи, представления в лицах, разыгрываемого перед слушателем. Создавал Казанова «Историю моей жизни» на склоне лет (1789 - 1798), когда о нем уже мало кто помнил, когда его друг принц де Линь представлял его как брата известного художника-баталиста. Казанове была нестерпима мысль, что потомки не узнают о нем, ведь он так стремился заставить о себе говорить, прославиться. Создав воспоминания, он выиграл поединок с Вечностью, приближение которой он почти физически ощущал («Моя соседка, вечность, узнает, что, публикуя этот скромный труд, я имел честь находиться на вашей службе», - писал он, посвящая свое последнее сочинение графу Вальдштейну). Человек-легенда возник именно тогда, когда мемуары были напечатаны.

Но, воссоздавая наново свою жизнь, перенеся ее на бумагу, Казанова перешел в пространство культуры, где действуют уже иные, художественные законы. Каждая эпоха создает свои собственные модели поведения, которые мы можем восстановить по мемуарам и романам. В своем бытовом поведении человек невольно, а чаще сознательно ориентируется на известные ему образцы (так, французские политические деятели XVII - XVIII вв. старательно подражали героям Плутарха, особенно во времена общественных потрясений: Фронды, Революции, наполеоновской империи; эта традиция дожила до Парижской коммуны). Более того, когда гибнет старое общество (в 1789 г., когда Казанова приступил к мемуарам, пала французская монархия, в 1795 г. после третьего раздела перестала существовать Польша, а в 1798-м, в год его смерти, исчезла с политической карты Венецианская республика, завоеванная войсками Наполеона), именно литература сохраняет память о поведенческих нормах, предлагает их читателю.

Джакомо Казанова принадлежал к двум культурам - итальянской и французской, для вхождения в которую он потратил большую часть жизни. Свои первые литературные творения Казанова писал на родном языке, но в конце жизни полностью перешел на французский (хотя продолжал грешить итальянизмами). В ту пору это был поистине интернациональный язык, на нем говорили во всех странах Европы, а Казанова хотел, чтобы его читали и понимали везде. «История моей жизни» стала явлением французской культуры. Именно в этой перспективе, как нам кажется, наиболее плодотворно рассматривать воспоминания Казановы, хотя, разумеется, и в Италии была сильная мемуарная традиция. Достаточно вспомнить «Жизнь Бенвенуто Челлини» (1558 - 1566), великого художника и искателя приключений, бежавшего из тюрьмы, немало лет проведшего во Франции, как и наш герой.

Мемуары Казановы, вызвавшие поначалу и у читателей, и у исследователей сомнения в их достоверности (библиофил Поль Лакруа даже считал их автором Стендаля, действительно высоко ценившего записки венецианца), в общем, весьма правдивы. Для многих эпизодов нашли документальное подтверждение уже в XX веке. Разумеется, Казанова старается подать себя в наиболее выгодном свете, умалчивает о том, что порочит его, но во многих случаях он нарушает хронологию, переставляет местами события, объединяет однотипные (например, две поездки на Восток превращает в одну), следуя законам повествования, требованиям композиции. Логика сюжета, действий того персонажа, которого он рисует на страницах мемуаров, может подчинить себе правду жизни. Так, когда благодетельница и жертва Казановы маркиза д’Юрфе порвала отношения с ним, он сообщает читателю, что она умерла - для него она перестала существовать.

В «Истории моей жизни» отчетливо видны несколько сюжетных традиций: авантюрного и плутовского романа, психологической повести, идущих из XVII века, романа-карьеры и романа-«списка» любовных побед, сложившихся во Франции в эпоху Просвещения, и мемуаристики. Именно на их фоне и проявляется истинное своеобразие записок Казановы.

Во Франции, как это часто бывает, интерес к мемуарам пробуждался после периодов сильных общественных потрясений: религиозных войн (1562 - 1594), Фронды (1648 - 1653). В прозе тогда доминировали многотомные барочные романы, где в возвышенном стиле воспевались героические и галантные приключения многовековой давности - как в «Артамене, или Великом Кире» (1649 - 1653) Мадлены де Скюдери. Мемуары, описывавшие недавнее прошлое, привносили в литературу подлинные и жестокие события, кровавые драмы, любовные интриги, воинские подвиги, примеры высокого благородства и расчетливой подлости. Именно под воздействием мемуаров стали возникать в конце XVII века психологические повести («Принцесса Клевская» г-жи де Лафайет, 1678), вытеснившие барочный эпос, подготовившие почву для «правдоподобного» романа XVIII века.

Воспоминания писали (или, реже, за них сочиняли секретари) королевы (Маргарита Валуа, Генриетта Английская), министры (Сюлли, Ришелье, Мазарини), вельможи, придворные дамы, военачальники, судейские, прелаты (герцоги Буйонский, Ангулемский, Гиз, де Роган, мадемуазель де Монпансье, маршал Бассомпьер, первый президент парламента Матье Моле, кардинал де Рец и др.), писатели-аристократы (Агриппа д’Обинье, Франсуа де Ларошфуко). Популярность мемуаров была столь велика, что на рубеже XVII - XVIII веков началось взаимопроникновение «художественной» и «документальной» прозы. Появились поддельные воспоминания подлинных исторических лиц. Их во множестве изготовлял одаренный литератор Гаэтан Куртиль де Сандра, самые известные из них - «Мемуары г-на д’Артаньяна» (1700), где мушкетеру приносят удачу воинские подвиги, шпионство, плутни, политические интриги и, главное, успехи у женщин.

Джа́комо Джирола́мо Казано́ва (итал. Giacomo Girolamo Casanova), шевалье де Сенгальт (2 апреля 1725, Венеция - 4 июня 1798, замок Дукс, Богемия) - известный итальянский авантюрист, путешественник и писатель, автор обстоятельной автобиографии «История моей жизни» (фр. Histoire de ma vie).

В 11 лет Казанова всерьез собирался жениться на 13-летней Беттине, сестре священника из Падуи, у которого он тогда жил. Однако доводы святого отца убедили Джакомо в том, что, став аббатом, он будет счастлив скорее, нежели став примерным семьянином. Когда мальчику исполнилось 15 лет, он оправился в свой родной город Венецию. Для начала Джакомо добился должности проповедника в венецианской церквушке Сан-Самуэле, в которой его крестили. Молодой обаятельный аббат кружил головы прихожанкам. Однако карьера аббата разрушилась из-за пьяной выходки.
Слава о молодом аббате быстро разнеслась по всей Венеции. Синьоры и сеньориты осыпали своего любовника милыми безделушками: бриллиантами, золотыми монетами и дорогими мехами, наперебой зазывали погостить в своих имениях. Но Джакомо всё это быстро наскучило, и он предпочел уехать в семинарию Сан-Киприано на острове Мурано. Но оттуда за любовные грехи его отправили на исправление в венецианский форт Сан-Андреа ди Лидо, что на выходе в Адриатику. Так Джакомо из аббата превратился в заключенного.
Однако там Джакомо заболел. Врачи не могли определить странную болезнь (лишь в 1879 году она получила название «гонорея»). Всё же ему прописали шесть недель строгого поста и холодные ртутные примочки. Казанова выздоровел, хотя и во время лечения не смог отказаться от общества хорошеньких женщин. Он даже гордился первой из его «профессиональных травм» (к концу жизни же их наберется 11 разновидностей).

Из Венеции Казанова бежал в Калабрию, на юг Италии. На радостях он отправился в бордель, где и заработал вторую болезнь и проиграл компании подвыпивших монахов все деньги. Провинция не пришлась Казанове по вкусу, и он отправляется в Рим. Колизей показался ему мрачными развалинами, зато лабиринты древней виллы Альдобрандини и сады виллы Боргезе, что на берегу Тибра, были для него настоящим раем. Что неудивительно, ведь там постоянно прогуливались молоденькие девушки! Это ли не мечта!
Казанове было 25 лет, когда он впервые посетил Париж. Джакомо поселился в Отель де Бургонь, знаменитый тем, что там жил Мольер. Постепенно он начал зарабатывать «поставщиком» красоток богатым гражданам. Любовь для него уже не просто жизненная потребность, но и профессия. Он обольщал понравившихся ему девиц (более всего по душе ему были молоденькие худые брюнетки), обучал их любовной науке, светскому обхождению, а потом с большой выгодой для себя уступал другим - финансистам, вельможам и даже самому королю.
Вскоре Казанова, обвинённый в очередных грехах, бежал в Австрию. Эта страна Казанову ужаснула, поскольку по сравнению с добродушным папой Римским и весёлым французским двором императрица Мария-Тереза выглядела настоящей злобной инквизиторшой. Казанова поначалу вел себя скромно и заслужил расположение Марии-Терезы и короля Франца-Стефана. Но скоро он не удержался и совратил тринадцатилетнюю девушку, за что и получил приказ немедленно и навсегда покинуть Австрию.

На рассвете 25 июля 1755 года инквизиция обвинила Казанову в вере в Сатану, так как он ел мясо в пост. Казанову заключили в тюрьму Пьомби (I Piombi) на 5 лет. Острог представлял собой маленькие комнатки под крышей Дворца Дожей. А крыша этого дворца была покрыта свинцовыми плитами.
Побег из заточения стал неотступной мечтой Казановы. Через год и три месяца он бежал из тюрьмы, что всегда считалось невозможным. Совершил он побег, проделав дырку в потолке и выбравшись на крышу. Бегство Казановы из Пьомби наделало много шума в Европе и принесло известность авантюристу. Так в 31 год Джакомо Казанова снова стал свободным человеком, но уже с репутацией политического эмигранта.

В Париже у него было два дома: роскошные апартаменты на улице Монторгейль и особнячок «Пти Полонь» (Маленькая Польша). Он возвышался на небольшом холме, рядом с королевским парком для охоты. Казанова разбогател и стал настоящим прожигателем жизни. Доходило и до открытых столкновений с представителями правосудия.
Спустя некоторое время Казанова был арестован на улице Сен-Дени в собственной коляске. Полицейские доставили его в тюрьму Фор-Левек и держали там два дня, пока герцог Эльбеф (один из любовников Казановы) не заплатил залог. Казанова вышел на свободу и уехал в Голландию, а затем перебрался в Швейцарию.

15 декабря 1764 года на шестерке лошадей в пятнадцатиградусный мороз Казанова въехал в Санкт-Петербург. Здесь его интересовало все: фабрики, церкви, памятники, музеи, библиотеки. Он посетил Царское Село, Петергоф и Кронштадт. В Летнем саду Джакомо разговаривал с Екатериной II.
Через год Джакомо возвратился в Германию. За 39 лет в донжуанский список Казановы вошли 122 женщины. Он спал с аристократками, с проститутками, с монахинями, с девушками и, может быть, даже со своей дочерью. Есть версия, что в Дрездене Казанова встретил свою дочь Софи, которая была замужем и хотела иметь детей, но ее муж оказался бесплодным. Казанова всегда был рад угодить хорошенькой женщине, тем более собственной дочери. Софи забеременела, а счастливый отец уехал в Испанию. С 1775 по 1783 год Казанова был осведомителем инквизиции, доносил о чтении запрещенных книг, о вольных нравах, спектаклях и т п. Он даже имел псевдоним - Антонио Пратолини.

Шли годы, а в жизни Казановы постоянными оставались только скитания. Он бродяжничал по Австрии, Голландии, Франции. Когда о нем узнал молодой и очень богатый граф Вальдштайн, Казанова бедствовал в Теплице (город в современной Чехии). Граф предоставил Джакомо пост библиотекаря в своем богемском замке Дукс (Духов). Там Джакомо уже занимался не любовными покорениями (из-за импотенции и подагры), а тем, что писал мемуары. В мемуарах «История моей жизни» (написаны в 1791-1798, а опубликованы в 1822-1828) описал свои многочисленные любовные и авантюрные приключения. Мемуары Казановы получили с этого времени всемирную известность и были вскоре переведены на многие европейские языки. Его книгой восхищались Стендаль, Мюссе, Делакруа, Ахматова, Блок, Цветаева.
Казанова умер 4 июня 1798 года. Похоронен он на кладбище в Дуксе, но точного нахождения его могилы, не знает никто.